особенно в разведке.
– Да уж, как вы шевелили, я помню. В «Погребке» по-умному все обстряпали, – не удержался Дулепов.
Сасо промолчал, ему не хотелось опускаться до уровня этих русских. Пытаясь говорить спокойно, он спросил:
– Сколько взяли пленных? Что они говорят?
Дулепов насупился.
– Двоих, – буркнул он.
– И все?!
– Есть еще два трупа.
– Негусто… Но… вы мастера развязывать большевикам языки. Пленных допросить. С пристрастием, – добавил Сасо после небольшой паузы.
Дулепов, не глядя на Ясновского, приказал:
– Ротмистр, зови Заричного!
– Есть, господин полковник! – промямлил тот и выскочил в коридор.
Клещев проводил его тоскливым взглядом. В присутствии японцев он не решался спросить у шефа, что же ему делать дальше. Он так и стоял в углу, переминаясь с ноги на ногу.
– Пошел вон, – коротко бросил в его сторону Дулепов, и филер, впервые за сегодняшний день испытав облегчение, немедленно испарился.
Вслед за ним вышел Люшков, одарив напоследок Дулепова ненавидящим взглядом.
– Пойдемте, господа, – мрачно сказал Дулепов японцам. – Думаю, допрос с пристрастием предполагает наше участие.
Он запихнул в карман пистолет, который так и держал в руках, вызвал в кабинет дежурного, попросил, чтобы тот навел порядок, и повел «гостей» в подвал.
Мрачный коридор встретил их затхлым запахом. Конца его не было видно. Казалось, что коридор бесконечный. По обе стороны тянулись тяжелые, запертые на замок железные двери. В дверях были узкие прорези-оконца, через которые надзиратели могли присматривать за заключенными – мало ли что? Камеры никогда не пустовали: ведомство Дулепова работало без передыху.
Привезенных недавно подпольщиков поместили в камеру у стола надзирателя. Она ничем не отличалась от других – такая же узкая и сырая. Где-то под потолком находилось затянутое решеткой крохотное оконце, через него в камеру проникал слабый свет.
В царившем полумраке трудно было определить, живы ли арестованные. Взять их удалось только потому, что оба были ранены, да вдобавок ко всему парней здорово отдубасили полицейские.
Дулепов подошел к одному из них и коснулся носком сапога. Подпольщик зашевелился, открыл глаза. Дулепов поразился его молодости – лет двадцать, не больше, родился после революции, судя по всему, вырос здесь, в Харбине. И какого рожна он вляпался в это дело?
Из коридора раздалось гулкое эхо шагов, и в камеру в сопровождении ротмистра вошел хорунжий Заричный, негласно имевший кличку Живодер. Его побаивались даже подчиненные Дулепова. Внешность Заричного была под стать кличке – низкий лоб, широкие скулы, маленькие глаза, кривой рот (на одной губе остался шрам от удара красногвардейской сабли), утонувшая в плечах шея, короткое квадратное тело и длиннющие, свисающие почти до колен руки с ладонями-лопатами – как поговаривали, Заричный играючи мог разогнуть подкову.
Хорунжий остановился рядом с Сасо, и тот невольно отодвинулся. Находиться рядом с таким человеком ему было неприятно.
Дулепов мотнул головой в сторону распростертых на полутел и распорядился:
– Займись, Никола. Надо развязать языки!
– Та куды они денутся, – хмыкнул тот, и его обезьяноподобная физиономия пошла трещинами.
– Только не переборщи, они нам живыми нужны! – предупредил Дулепов и кивнул надзирателю: – Принеси табуретки!
Хорунжий склонился над пленными и покачал головой:
– Эти долго не выдержат. Вон у рыжего дырка в башке!
– А ты поторопись, – встрял Сасо.
– Та вы не переживайте так. Красные, они живучи как кошки.
Заричный схватил ведро с водой, стоявшее в углу камеры, и вылил на арестованных. По полу растеклись бурые ручьи; один из парней, тот, что помоложе, застонал.
– Вот с этого хлопчика и начнем. А ну, вставай. – Ударом сапога хорунжий заставил парня сесть.
Дулепов вздрогнул – так на него никто не смотрел со времен Гражданской войны. «Какже они ненавидят нас…» – подумал полковника вслух произнес:
– У… звереныш… – На большее его не хватило.
– Жить хочешь? – спросил парня Сасо, но так и не услышал ответа.
– Не старайтесь, господин Сасо. Эти выродки понимают, только когда с них шкуру сдирают, да и то не все. Да вы садитесь, садитесь, господа, – кивнул он в сторону табуреток. – Спектакль только начинается. Действие первое, начинай, Никола.
Хорунжий проверил, туго ли завязана веревка на руках подпольщика, легко приподнял его и вздернул на торчавший из стены металлический крюк. После этого, не торопясь, достал из ящика примус, разжег огонь и подсунул под босые ноги. Парень закричал, и наверху, в комнате дежурного, поспешно закрыли дверь, чтобы не слышать дальнейшего.
Пытки продолжались до глубокой ночи, но добиться ничего не удалось: пленные молчали даже тогда, когда ледяная вода из ведра приводила их в чувство. Первыми ушли японцы. Привычные к картине пыток, они все же устали от однообразия обещанного Дулеповым спектакля. Не выдержал и Дулепов. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что… сочувствует подпольщикам, восхищается стойкостью врага. Мысль была явно вредной, поэтому, отдав приказание хорунжему продолжать, он тоже покинул подвал. За ним потянулся Ясновский.
В душе Дулепов надеялся, что Сасо и вечно следовавший за ним тенью Ниумура уехали, но, как выяснилось, они поджидали его в кабинете.
– Мы не будем торопиться, Азалий Алексеевич, – усмехнулся Сасо, попивая дулеповский коньяк, который в короткое отсутствие хозяина самовольно вытащил из шкафа. – Мы подождем, вдруг что-то все же прояснится.
Нюх у полковника был отменный. Буквально сразу после его слов в кабинет ворвался Клещев, сопровождаемый Соколовым.
– Ну, что там еще стряслось, Модест? – болезненно поморщившись, спросил Дулепов.
– Азалий Алексеевич, еще не все потеряно! Мы…
– Не все? Что? Где? – встрепенулся Дулепов.
– Вы были правы, он засветился!
– Кто – он? Кто?
– Долговязый! Это он стрелял в Люшкова! Удалось установить его личность: Павел Ольшевский, работает в фармацевтической компании, – выпалил Клещев.
– Я так и думал! – ахнул Дулепов. – Но почему же ты не пронюхал это вчера? Почему, твою мать!
– Э… Позвольте уточнить, – прозвучал настороженный голос Сасо. – Вы так и думали? Как это понимать? Разве ваша работа не заключается в том, чтобы немедленно проверять все возникающие подозрения? Выходит, сегодняшнего инцидента могло бы и не быть?
– Не цепляйтесь к словам, полковник! А то я вам тоже кое-что припомню. Где эта сволочь, где?! – закричал Дулепов, обращаясь уже к Клещеву.
– Ищем! – коротко ответил тот.
– У-у-у, – на одной ноте завыл Дулепов и, оттолкнув Клещева, плюхнулся в кресло.
– Какие у вас есть зацепки на этого… Ольшевского? – спросил Сасо Клещева.
Тот торопливо принялся докладывать:
– Живет один, давно уже снимает квартиру в Старом городе. В компании работает больше пяти лет, близких связей с сослуживцами не поддерживает. Из дворян, в двадцатом вместе с отцом бежал от красных.
– Из дворян? – встрепенулся Дулепов. – А что говорят его начальник и секретарша, если есть?
– От начальника толку никакого, с
